Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

делал при советской власти. Он был бесконечно циничен и даже как бы гордился этим. Я подозреваю, что в тайниках души он был трагичен и сломлен. Внутренне он уже был выдрессирован советской властью, но внешне — прекрасен, как свободное животное на фоне всеобщей запуганности».

Меркуров позволял себе опасно шутить, исповедуя привычный для советской богемы принцип «с фигой в кармане». Приезжавших к нему вождей он встречал словами: «Ну, друзья-господа, вот там кончается советская власть. А здесь начинается Запорожская Сечь…» Меркуров имел в виду, что на территории усадьбы царит творческая свобода. Художник — он ведь всегда к независимости тянется…

Приезжавших к Меркурову удивлял его метод работы — свои скульптуры он первоначально лепил голыми. Вероятно, сказалось влияние Родена, с творчеством которого он познакомился в Париже. Но если Роден ваял голого Бальзака, то Меркуров — обнаженного Ленина. Поражала воображение скульптура Ильича с вытянутой рукой, но без штанов и со всеми причитающимися мужчине причиндалами. Меркуров, показывая в середину композиции, пояснял, что Ленин, «анатомический образ которого он постигает», будет украшать вавилонскую башню Дворца Советов, строительство коего (по проекту Бориса Иофана) началось в 1933 году на Волхонке на месте взорванного храма Христа Спасителя. А в гигантской голове Ленина будет… кабинет товарища Сталина. Одевал своих героев Меркуров уже после «постижения». Но вот что обращает на себя внимание — ни одного голого Иосифа Виссарионовича в мастерской никогда не было — то есть и у «свободного животного» Меркурова были свои границы.

Аналогично трудился Меркуров и над образом Кутузова — заглянувшему в мастерскую гостю, ожидавшему увидеть русского полководца в мундире и при регалиях и открывшему рот у скульптуры голого одноглазого старика, автор объяснил, что так надо, он так «ищет». С этим памятником связана одна занятная история. Это было в 1949 году, Меркуров отправился в отпуск на юг, строго наказав своим подмастерьям закончить скульптуру, «одеть» ее к его возвращению — он будет сдавать работу самому маршалу Ворошилову (который, как мы уже поняли, не вылезал из мастерских). Как пишет Неизвестный, «он дал своим помощникам в качестве модели абсолютно невразумительную лепешечку, в которой было еле видно, что это голова человека и какие-то погоны. Зачем эта модель была сделана — непонятно. Лучше бы кукиш показал в виде модели». Кукиш советская богема обычно держала в кармане.

Не покладая рук трудились те самые 60 человек, что садились за стол с мастером обедать, исповедуя его творческий принцип, гласящий: «В нашем деле брака не бывает!» — в том смысле, что «главное не как сделать, а как сдавать работу». К концу отпуска Меркурова Кутузов был готов, в орденах и эполетах и с одним глазом. Приехавший с аэродрома «автор», не посмотрев толком на работу, сразу отправился на кухню, руководить приготовлением стола, создавая натюрморт их сациви, лобио и батареи бутылок «хванчкары». Эрнсту Неизвестному же Меркуров поручил стоять рядом со скульптурой и по специальному сигналу поливать ее из шланга холодной водой, обосновывая это тем, что начальство любит то, что блестит, ибо тогда оно блестяще исполнено.

Дальше была сценка, разыгранная Меркуровым перед Ворошиловым. Маршал-меценат заходит из одной двери, а скульптор ему навстречу из другой, с забинтованной головой, лишь один глаз да нос открыты. Обалдевший Ворошилов спрашивает: «Сергей Дмитриевич, да что с вами?» — «Ох-хо-хо, — отвечает болезненный Меркуров. — Вот, Климент Ефремович, некоторые непонимающие говорят, что нам, скульпторам, много платят. А нам надо бы еще и на молочко подбросить за вредность производства. Знаете, сколько нервов да сил тратишь?! Вот я лепил этого Кутузова, а он — одноглазый… А то, что он одноглазый, создает определенную мимику, определенное выражение лица. Надо было вжиться в образ. Вот я и щурился. Я морщился. Представлял себя одноглазым. Ночами вскакиваю — не спится… А тут еще сверхзадача, как говорит Станиславский, хоть Кутузов и одноглаз, он символ — с воинским зрением орла. Как совместить конкретную правду с исторической?! Вот, Климент Ефремович, соцреалистическая задача!.. Что-то сейчас болею, все лицо свело».

И здесь уже не важно — хороший памятник Кутузову получился или нет (хотя что луганский слесарь Ворошилов мог понимать в искусстве?) — все внимание переключилось на Меркурова и его симулянство: «Берегите себя, Сергей Дмитриевич, вы нам нужны!» Дальше приемку обмывали за столом. Эрнст Неизвестный сделал для себя такой вывод: «Зачем Меркуров разыграл комедию? Ведь и так было бы принято. Сейчас я это понимаю. Он презирал этих людей. Он все-таки работал с Лениным и с Дзержинским. Поэтому новые партийные вожди-нувориши вызывали у него только отвращение, и он иногда разрешал себе покуражиться, побезобразничать, хоть так компенсируя свое положение: высокооплачиваемого государственного раба». Интересен вывод Неизвестного: Ленин и Дзержинский достойны меньшего презрения, нежели Ворошилов или Молотов. С какой, собственно, стати? Что же за каша была в голове у либерально настроенной творческой богемы?..

Меркуров первым оценил и талант Неизвестного: «Тебе надо быть скульптором. Ты же все-таки не всю жизнь будешь здесь подметалой. А ведь самое важное в нашей ситуации — не как лепить, а как сдавать! Запомни это, сынок, на всю оставшуюся жизнь!» И он запомнил.

Историк Юрий Федосюк тоже не забыл, как Меркуров принимал венгерского скульптора Жигмонта Кишфалуди-Штробля, такого же Меркурова, только в Венгрии. Это было в октябре 1947 года. Молодой Федосюк работал в ВОКСе — Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей, еще одном мутном учреждении, преобразованном позже в Союз советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами. После войны дружба с зарубежными странами переживала расцвет — появилось, например, общество дружбы «Мадагаскар — Советский Союз». Одна из симпатичных сотрудниц, обладавшая неоспоримыми достоинствами, обратилась к Федосюку с просьбой: не отвезет ли он венгра к Меркурову в Измайлово? — «Но почему ты сама это не сделаешь?». В ответ девушка загадочно улыбнулась.

Пришлось ехать в Измайлово: «Обычно во время такого рода визитов наши деятели изощрялись в том, чтобы убедить гостя в достоинствах советского образа жизни и искусства, или, во всяком случае, говорили на умные профессиональные темы. То, что я увидел и услышал у Меркурова, меня поразило. Прежде всего, антураж большой залы, где Меркуров принимал гостя. Никакого следа подготовки к приему, даже пол не был подметен. Дека огромного рояля была уставлена какими-то объедками. Нас усадили за стол без скатерти, на котором вскоре появились бутылки с вином, фрукты, торт. Подавала безмолвная жена хозяина — крупная красивая женщина с каким-то измученным лицом. Тут же за стол уселись ученик Меркурова — молодой скульптор Першудчев, недавно снявший погоны, и румяный черноглазый сын ваятеля Гоша. Иногда в зал неслышно входили какие-то бедно